Художественная литература



Александр Етоев. Человек человеку -- Лазарь

Рассказ
Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ. По вопросам коммерческого использования данного произведения обращайтесь к владельцу авторских прав непосредственно или по следующим адресам: Internet: barros@tf.spb.su Тел. (812)-245-4064 FidoNet: 2:5030/581 Сергей Бережной (Serge Berezhnoy)
(C) Александр Етоев, 1997
С вечера мы в Песках -- ходим, ходим, натоптали в барханах троп, без счета перебили песчаников, Григорьев повредил респиратор -- пришлось выдавать из запаса, у Алапаева резь в паху, Жогин, бледный, как смерть,-- вот-вот потеряет сознание. Один я -- ничего. Да Козлов. Козлов у нас главный. Присели отдохнуть на бархан. Песчаники тут как тут,-- уселись неподалеку, вылупились и ждут. Григорьев поманил пальцем. Доверчивые зверьки бросились наперегонки под каблук. Давить их -- одно удовольствие, они лопаются, как кульки, и из сплющенных плоских лепешек фукает золотистый дым. Григорьев даже не улыбнулся. Раздавил последнего и сказал: -- Плохо. -- Ему плохо,-- Козлов показал на Жогина. Тот лежал, отвалившись на спину, пальцы сжимались и разжимались, а лицо сводило от судороги. -- Вколи ему четверть ампулы, не то загнется до срока,-- сказал Козлов Алапаеву. -- Ржавым-то шприцем? -- А ты поплюй, да вколи. Ничего ему не будет, потерпит. -- Главное -- в этом квадрате. Я точно помню, что здесь. Еще на карте была отметка. Базальтовый столб.-- Григорьев носком ботинка отбросил плоское тельце, потом поднялся и, прикрывая глаза, зло оглядел окрестность. -- Был, да сплыл. Может, его песком занесло,-- Козлов вздохнул, оттянул пальцем резиновый край респиратора и высморкался на красный песок.-- Здесь нас пятеро, на корабле -- двое. Родионова не в счет. План такой... -- Погоди с планом, Козлов. Там, левее раздвоенного бархана, кажется, что-то темнеет. Похоже -- столб. Григорьев протер очки и стал смотреть, куда я показывал. -- Что-то есть. Черт! Был бы бинокль! -- он посмотрел на Жогина. Бинокля не было. Ящик с походной оптикой, который после посадки выгрузили на песок, исчез. Виноват был Жогин -- его поставили сторожить, а он зашел за бархан помочиться, вернулся, а от ящика -- одна квадратная вмятина. В Песках такое бывало. Грешили на таинственных мантихоров, но самих мантихоров пока что никто не встретил. Ни следов, ни жилья -- а вещи все равно пропадали. -- Ларин,-- Козлов повернулся ко мне.-- Ты увидел, ты и пойдешь. С тобой пойдет...-- он посмотрел на Григорьева и усмехнулся.-- Я пойду с Лариным. А ты, Григорьев, делай замеры почвы. Алапаев тебе поможет. Он встал, стряхивая с комбинезона песок. -- Трубу брать? -- я с ненавистью посмотрел на столб сборного огнемета. Весу в нем было два пуда с четвертью. Плюс комплект баллонов с горючей смесью. Да метровый шомпол для прочистки ствола. Да огнетушитель. -- Не надо. Впрочем, возьми. Я сплюнул, взвалил на плечо трубу и стал пристегивать к поясу остальное. Я нарочно не торопился и делал все, как положено. -- Ладно,-- Козлов меня понял и дал отбой.-- Ну ее к бесу. Делов-то на полчаса. Если что -- позовем на помощь Григорьева. Мы двинулись -- я первый, Козлов за мной. Отойдя метров на десять, он обернулся к оставшимся: -- Если Жогин помрет, тело до нашего прихода не хороните. -- Ларин,-- сказал мне Козлов, когда мы ушли от барханов достаточно далеко.-- Вот что, Ларин.-- Он сунул руку в карман и вытащил из него запальный узел от огнемета.-- Я его специально свинтил. Если что, они им не смогут воспользоваться. -- Я видел,-- сказал я, не замедляя шагов. -- Ты в группе самый глазастый,-- рассмеялся Козлов.-- Как ты думаешь, для чего я это сделал? -- Для ровного счета,-- ответил я и даже не оглянулся. -- Правильно. На два делить легче, чем на пять. -- На четыре. Жогин не в счет. -- В счет, он притворяется. И Алапаев это прекрасно знает. Алапаев медик. Они заодно. -- Не повезло Григорьеву. -- Что делать. Я нарочно его оставил, чтобы связать им руки. При нем они не осмелятся. -- А без него? -- Ты думаешь?.. Я пожал плечами и не ответил. Козлов стал сопеть и чесаться, теперь он шел со мной рядом, и я видел, как его грязные ногти выскребают из щетины песок. -- Ладно,-- сказал Козлов.-- Если они Григорьева уберут, нам меньше работы. -- Там что? -- он дернулся, показывая вперед, и хотел спрятаться за меня. Я запомнил, к какому карману потянулась его рука. -- Где -- там? -- я кивнул на осьмушку луны, вылезшей из-за дальних барханов.-- Там -- луна. -- А-а,-- Козлов успокоился. -- Нервничаешь, Козлов. Он поморщился, но спорить не стал. -- Столб скоро? -- спросил он грубо.-- Мимо не пройдем? -- Не знаю,-- я решил играть в дурака.-- Из-за барханов не видно. Может, скоро, а, может, нет. Пески. Место темное. -- Послушай, Ларин,-- Козлов от меня не отставал.-- Я давно хочу у тебя спросить. Родионова, она тебе что-нибудь про меня говорила? "Что ты вонючий козел, говорила. И во рту у тебя помойка. А еще говорила, что ты предлагал ей корабельную кассу, за то, чтобы с ней переспать". -- С какой стати она должна была мне про тебя говорить? -- Ну... Раз ты ее... -- Козлов. Я ведь не посмотрю, что ты старший. Опять вынырнула луна и, расплывшись бледным плевком, потекла по красному небу. Волнистое лезвие горизонта подрезало ее прозрачную плоть. Барханы пили из нее кровь, и скоро она, испустив дух, сгинула. Козлов стал волноваться. -- Ларин. Мы идем уже пятьдесят минут. -- Если точно, то сорок пять. И потом -- дорога открыта. Ты всегда можешь вернуться обратно. На один делить проще, чем на два. -- Если мы потеряем дорогу, делить будет нечего. Залезь, посмотри еще. Где он, этот поганый столб? -- Нету столба,-- сказал я, спустившись с бархана.-- Потерялся. -- Ларин, если ты все это нарочно подстроил... со столбом...-- он вдруг резко остановился.-- Понятно. Григорьев с тобой заодно.-- Он хотел сделать шаг от меня, но оступился. Неловко взмахнув руками, Козлов повалился на спину. Я смотрел, как он переворачивается на живот, как встает на колени и по складкам его одежды струйками стекает песок. -- Помочь? -- спросил я спокойно. Козлов растерялся. Его тяжелая узловатая кисть остановилась на полдороге к карману. -- Руку подать? -- я протянул руку, но Козлов уже поднимался. -- Извини,-- сказал он, отводя взгляд.-- Будешь нервным, когда эта сопля в небе. Луна показалась опять. Она плыла низко, прячась за горизонт, и во впадине между барханами я четко увидел высокую человеческую фигуру. Руки у человека были сложены над головой крестом. Крест означал римскую цифру 10. Значит, начнут они ровно в десять. Сейчас было без четверти. -- Бывает,-- сказал я небрежно и показал на небо.-- Пустота -- ни птицы, ни облачка. Днем здесь всегда так. Вот ночью -- другое дело. -- Что же нам теперь до ночи в песке торчать? -- Вот он, столб,-- я ткнул пальцем в сторону плывущего над песком светила. -- Слава Богу. Пошли. Я дал ему себя обогнать и шел теперь от Козлова сбоку. Правый карман Козлова находился от меня слева. -- Я ведь почему тебя выбрал, Ларин. Потому, что тебе верю. Жогин, Григорьев -- все это так, людишки. Дерьма кусок. Один ты -- человек. "Говори, говори, крыса. У тебя еще остается десять минут. Давай, я потерплю". -- Но один ты пропадешь. Не выйдет у тебя одного. Я еще при живом капитане Зайцеве знал про контейнер с "Шиповника". Раньше всех знал. Капитан был болтлив. Я бы на его месте не стал молоть языком кому ни попало. "Это верно. Тебе говорить, точно, не стоило". -- Ларин. Земля далеко. Ты умеешь управлять кораблем, я умею управлять людьми. Да сам Бог велел нам с тобой держаться рядом. Из-за плавной дуги бархана, огибая его вдоль подножья, показалась стайка песчаников. Увидев нас они ускорили бег и, повернув, пропали. Я заметил -- у последнего из зверьков безжизненно волочится лапа. "Кто-то из наших. Поэтому они такие пугливые". Козлов тоже заметил странность. -- Видал? С чего бы им нас пугаться? Ларин,-- он обернулся и пристально посмотрел на меня,-- я не такой осел, чтобы доверять тем, кто остался. Я ведь кое-что держу про запас. Кое-что важное. Ключ... "Дурак ты, Козлов. Только такому дураку, как ты могло придти в голову отрезать у мертвого капитана палец и думать, что никто не заметит". Но игра есть игра. -- Ключ? -- я сделал вид, что не понял.-- Какой ключ? -- Пока не скажу. Отыщем контейнер, тогда узнаешь. -- Отыщем, куда ж он... Выстрел прозвучал, как щелчок,-- я даже не успел удивиться. Неужели отстали часы? Стрелка не дошла до черты на целых четыре деления. Я вгляделся вперед в неподвижные волны барханов. Взгляд запутался в светотенях, и я ничего не увидел. Снова щелкнуло. Плечу сделалось холодно и свободно. Я посмотрел на комбинезон -- пятнистая ткань разошлась на плече на стороны, и края ее порыжели. Слева сопел Козлов. Пригнув голову, он сидел на песке и сражался с непокорным карманом. Значит, стрелял не Козлов. Береженого Бог бережет. Я прыгнул и повалил Козлова на землю. Коленом я ударил его в живот, а ребром ладони -- между скулой и шейными позвонками. Козлов всхлипнул и на время затих. На часах было начало одиннадцатого. Я повернул тело Козлова на бок и прикрылся им, как щитом. -- Ларин! -- услышал я голос Жогина.-- Ларин, ты жив? Иди к нам, мы его нашли. -- Черта с два,-- сказал я негромко, опорожняя у Козлова карман. Пистолет был у Козлова хороший, именной -- на матовой рукоятке я прочитал слова: "Капитану Зайцеву за мужество и отвагу". -- Ларин! Я снял пистолет с предохранителя и руку с ним положил Козлову на плечо. Тот вздохнул и дернул коленом. Надо было решаться: пистолет -- все-таки козырь. Или бежать вперед, или же отступать и как-нибудь пробираться в обход, чтобы зайти им с тыла. "Людишки. Дерьма кусок". Так о них говорил Козлов. Что правда, то правда. Я решил отступать и стал оттаскивать тело Козлова за ближайший песчаный холм. В воздухе затрещали выстрелы -- они поняли мой маневр и пытались мне помешать. Я был уже близ бархана, когда тело Козлова обмякло и сделалось тяжелым, как камень. Я проволок труп еще метр или два, потом бросил и, извиваясь ящерицей, отполз в безопасную зону. Можно было передохнуть. Я отвернул вентиль обогатителя и угостил себя двойной порцией кислорода. Голова стала ясной, и я вдруг вспомнил про ключ. Но, видно, не один я подумал об отрезанном пальце капитана: за песчаным бугром песок скрипел и пересыпался -- кто-то подбирался к трупу с другой стороны бархана. Я осторожно -- сначала флягу с водой, только потом голову -- высунулся и осмотрелся. Труп лежал, где лежал, но сейчас почему-то казался огромным, не таким, каким я его оставил лежать. Но это еще ничего. Главное -- труп шевелился. У меня чуть челюсть не отвалилась. Я метнулся за скос бархана и недобрым словом помянул Господа. Оживающих мертвецов мне еще видеть не приходилось. Между тем шаги за холмом делались яснее и громче -- видно, у того, кто двигался с другой стороны, нервы были покрепче. "К черту! -- я ударил кулаком по песку, так, что заболели костяшки.-- Если ты одолел живого, то и мертвого как-нибудь одолеешь". Пересиливая отвращение, я выглянул из-за песчаного бруствера и посмотрел на труп. И все понял. Песчаники! Это они облепили тело и, раздирая клочья комбинезона, поедали мертвую плоть. Противно засосало под сердцем. Я поднял пистолет и, не целясь, нажал на спуск. Плечо тряхнуло от выстрела. За барханом что-то с шумом упало в песок, а тело Козлова замерло и от него во все стороны побежали перепуганные зверьки. -- Ларин! Не стреляй! Это ошибка. Мы думали, ты -- Козлов,-- закричал из-за холма Жогин. "Индюк думал". Я осторожно подполз к телу, готовый в любую секунду выстрелить. -- Ларин! -- Жогин вылез из песчаной воронки и поднял над головой руки.-- У меня ничего нет. Я целился очень медленно. Жогин стоял бледный, словно вареная рыба, лишь криво темнел на лице сбившийся круг респиратора, да слепо отсвечивали очки. -- Ну? -- сказал я ему.-- Считаю до двух. Раз. Жогин тряхнул рукавом и на песок упал пистолет. Я усмехнулся: -- Все? На тебя не похоже. -- Сейчас.-- Жогин вывернул локоть, и на песке рядом с первым оказался второй. Носком ботинка Жогин отбросил их в мою сторону.-- Все,-- сказал он, сглатывая комок. -- Допустим,-- ответил я.-- Григорьев с вами? -- Там,-- Жогин кивнул за барханы. -- Мертвый? -- я поднял и опустил ствол. Жогин засмеялся и едва заметно кивнул. -- А контейнер? Ответить он не успел. Узкий голубой луч ударил в небо из-за барханов. Уши заложило от свиста. Луч стал шириться и расти, волна холодного воздуха окатила меня с головой. Я увидел, как падает на песок Жогин и откатывается за ближайший холм. Край неба сделался темным, тяжелая песчаная туча выползла из-за горизонта и быстро поползла в мою сторону. Потом в ее сердцевине вспыхнуло огненное яйцо, и небо раскололось на части. Очнулся я под чем-то тяжелым. Кожа на щеке была стянута и покрыта ссохшейся коркой. Ничего не болело. Я осторожно освободился от груза и увидел, что лежал под мертвым Козловым. И засохшая кровь на щеке была его кровью. "Ласточка",-- я приложил к виску холодную сталь ствола, потом вздохнул и на секунду закрыл глаза. Так я с ней попрощался. Футляр, в котором был спрятан палец, я нашел у Козлова за поясом, вытащил и переложил к себе. -- Эй! -- услышал я голос Григорьева.-- Жогин! Ты жив? Григорьеву никто не ответил. Он, как солдат в атаке, перебегал от бархана к бархану, бежал и выкрикивал на бегу: -- Жогин! Жогин! В руке он сжимал допотопный, страшный на вид пистолет, который на корабле держал в своей коллекции Зайцев. "Неужели такой стреляет? Вернее всего этот монстр не более как пилюля от страха -- психологическая поддержка трусоватому по натуре Григорьеву". -- Жогин! Сейчас он бежал по открытому бугристому склону, метрах в сорока от меня. Двигался он не быстро, то и дело цепляясь ногами за гребни песчаных волн и с трудом удерживая равновесие. Не попасть в такую мишень мог лишь пьяный или ленивый. Когда я поднял пистолет, Григорьев остановился и замер. Но увидел он не меня, смотрел он в сторону, за высокий бархан, поднимающийся среди других островерхой складчатой пирамидой. Я еще не нажал на спуск, а он вскрикнул, словно обжегся и медленно двинулся по направлению к пирамиде. Я видел, как напряжено его тело, как он боится идти, как подгибаются ноги, а пугало, что зажато в руке, пляшет, будто живое. Не дойдя нескольких метров, он остановился и закрыл пистолетом лицо. Потом повернулся резко и, видно, хотел побежать, но вдруг упал, и даже я на таком расстоянии увидел, как на выцветшей ткани комбинезона распускается красный цветок. Вот так я сэкономил на пуле -- знать бы, за чей счет. Я мысленно перетасовал карты, благо их оставалось четыре. Три короля и дама. Жогин -- возможно, но вряд ли. Жогин прост, хоть и считает себя хитрецом. Скорее уж Алапаев. Или Яшин. Или Родионова. Кто из них остался на "Ласточке" -- Яшин или она? Или сбежали вместе, а "Ласточку" взорвали потом? Мертвый Григорьев враскорячку лежал на песке. Я, выжидая, замер, но кроме стаи песчаников, подкрадывающихся к лежащему телу, никакого движения не замечал. Так я прождал с полчаса, испытывая противника на терпение. Потом не выдержал и пополз. Голова была на удивление ясной. Рука не дрожала. А засохшую корку крови, как маска стягивающую лицо, я успел счистить песком, смачивая его слюной. Я полз и думал о Родионовой. На "Ласточке" мы прожили с ней десять дней, до этого она жила с Зайцевым, пока его не убили. Изменяла она мне редко, один раз я заставил ее ночевать с Жогиным, чтобы узнать про Козлова. Если Яшин ее убил -- жаль. До ближайшей женщины -- десять недель полета. Чем ближе я подбирался к бархану, тем труднее становилось ползти. Дело было не в страхе. И реакция на гибель Григорьева здесь была ни при чем. Песок оставался прежним, его волны и пестрые гребни привычно врезались в кожу. Мозг привычно гасил болевые удары и отсчитывал метры пути. Пожалуй, воздух стал вязче -- признак наступившего вечера. Или все-таки помноженный на усталость страх? До бархана оставалось немного. Между мной и волнистым склоном, круто поднимавшимся вверх, проходила гряда холмов -- невысоких, каждый размером с согнутого в поясе человека. Правее, в нескольких метрах, как рваная дыра в полотне, темнело тело Григорьева. Я взял правее. Пусть потеряю во времени, зато можно ползти, укрываясь за песчаной косой, подковой изгибающейся к востоку. Глядишь, и где-нибудь отыщется место, откуда можно будет выстрелить первому. Скоро мне повезло -- в спекшейся корке, покрывавшей ребро косы, я обнаружил трещину. В узком треугольном просвете, который расширялся на выходе, виднелась вывернутая рука Григорьева с увязшей в песке ладонью. А рядом, ближе ко мне, лежал пластиковый цилиндр размером с человеческий палец. "Третий.-- Я хотел облизать губы, позабыв про кольцо респиратора, и почувствовал горечь резины.-- Значит, третий был у Григорьева. Так". Оторвав взгляд от лежащего на песке предмета, я попытался рассмотреть то, что находилось вдали. Видимость была -- хуже некуда. Красноватая глыба бархана еще просматривалась на вечереющем небе, но неясное пятно у подножья из-за расстояния и узости щели все время меняло форму, и глаз уставал смотреть. Можно было расширить щель, но получать пулю в лоб из-за собственного нетерпения не хотелось. Выручила меня луна. Бледный призрачный круг, срезанный песчаными ножницами, возник всего на мгновенье. И в пролившемся лунном свете... Я сжал виски и плотно закрыл глаза. Потом открыл. Луны не было. Ничего не было. Был отсвет на песчаной стене. Или игра теней. Или морок усталости, породивший навязчивый образ. В пролившемся лунном свете я увидел лицо Родионовой. Живое. Губы полуоткрыты. Волосы рассыпаны по плечам. Глаза... Такие я видел ночами, когда она была со мной рядом. -- Нет,-- сказал я себе, поднимаясь. -- Это игра теней.-- Воля сопротивлялась смерти. -- Не верю,-- я встал во весь рост и пошел, не ощущая тела. Ноги не слушались. О смерти я больше не думал. Глаза смотрели вперед на смутную глыбу бархана. Под ногу что-то попало. Ребристый след от подошвы пролег по мертвой ладони. Я даже не оглянулся. Это была она. Ее обнаженное тело лежало вывалянное в песке. Голова откинулась в сторону, а в руке, в разжавшихся пальцах, я увидел жогинский пистолет. Я остановился, как вкопанный. Между ней и стеной песка в складках помятой одежды, обвивавших тело, как пелена, стоял капитан Зайцев и в упор смотрел на меня. -- Палец! -- он выставил перед собой руку. На изуродованной ладони в пустоте между пальцами темнели бурые запекшиеся рубцы. Ни слова не говоря, я достал из-за пояса пластиковый цилиндр и бросил. Сейчас я позавидовал мертвым. Они не видели Лазаря. -- Палец! -- громко повторил воскресший. Я бросил ему второй, тот, что отобрал у Козлова. Он наклонился и взял. Тело его перегнулось и лицо налилось кровью. Я мог бы выстрелить, мог изрешетить его пулями, мстя за собственную неудачу. Но только поднял пистолет и сразу же его опустил. Сзади за спиной Зайцева рядом со спасательным шлюпом -- малым подобием "Ласточки" -- темнел злополучный контейнер. Пустой, никому не нужный. Дура! Жадная дура! Чтобы распечатать контейнер, она приложила не палец -- пальца ей показалось мало! Она приложило все тело, приволокла с орбиты и приложила. Не побрезговала, подлая тварь. И кому в результате досталось бессмертие? Тебе, мертвая кукла с вытаращенными от страха глазами? Мне, дураку, который тебе поверил? Трупу! Мертвому капитану Зайцеву, оживленному энергией воскрешения! И стреляй в него, не стреляй, смерть ему уже не страшна. Зайцев возился с рукой, приращивая к ладони пальцы. Я повернулся и медленно пошел на восток. Было тихо. Скрипел песок. Я шел по нему, спотыкаясь, потому что не было света.

все книги автора