Андрей Лазарчук. Мумия
О том, что одеваться надо нарядно, Руська вспомнил в
последний момент.
- Мама! - позвал он.- Слушай, нам Галя Карповна вчера
сказала, что вместо уроков мы пойдем в театр и надо надеть
что-нибудь такое...
- Галина Карповна,- автоматически поправила мама, не
отрываясь от плитки. На сковородке скворчали картофельные
оладьи.- Подожди, а какой такой театр?
Не знаю. В театр да и в театр. Какая разница?
Всегда предупреждали...- нахмурилась мама.- Что же ты
вчера-то молчал?
- Забыл,- вздохнул Руська.
- Забыл... ах, ты же...
- Да ну, чего особенного? Подумаешь, в театр. Бывали уже в
театрах, и ничего...
- Может, и ничего,- мама смотрела куда-то в угол,- а может
и чего... и отец ушел...
- Да ладно тебе,- Руська не понимал, из-за чего,
собственно, расстройство.- Ты мне лучше дай какую-нибудь
деньгу, я там в буфете чего-нибудь посмотрю...
- Господи,- сказала мама.- Добытчик ты наш...
Оладьи, понятно, подгорели. Впрочем, Руська именно такие и
любил, но мама почему-то всегда старалась делать бледные,
мягкие. Оладьи он запил большой кружкой приторного морковного
чая.
- Вот это наденешь,- сказала мама.
- Он колючий,- запротестовал Руська.- И жаркий.
- Потерпишь,- отрезала мама.
- Но ведь в театр же...
- О, господи,- сказала мама предпоследним голосом.- Не
будешь забывать вечерами... сказал бы вчера, попросила бы Раду
Валерьевну, чтобы выписала тебе освобождение...
Это уже было настолько ни к селу, ни к городу, что Руська
перестал сопротивляться - даже мысленно - и натянул "секретный"
свитер. Секретным свитер был потому, что в него мама ввязала
сплетенный косицей волос, так что от некоторых чар и от дурного
глаза свитер оберегал неплохо.
- А вот это - на шею,- сказала мама и завязала на семь
узлов шелковую веревочку.- Будут отбирать - отдай. И говори,
что нашел.
- Что я, совсем маленький, что ли? - обиделся Руська.-
Учишь как все равно...
- Большой ты, большой,- сказала мама.- Потому и говорю. С
малого какой спрос...
Ха! Возле школы уже стоял автобус, и Галя Карповна махала
рукой из двери. Класс плющил носы о стекла.
- Вечно ты, Повилихин, приходишь в последнюю минуту,- с
полоборота завелась Галя Карповна.- Ты да Хромой, двое вас
таких гавриков...
- Не опаздываю же,- резонно возразил Руська.
- Я сколько раз говорила: приходить за пятнадцать минут до
начала уроков! Звонок не для вас, звонок для учителя! - и
что-то еще в том же духе.
Руська молча обогнул ее с наветренной стороны и двинулся
по проходу, ища место. Ничего нового он услышать не надеялся.
- Ксива есть? Ксивы нет. До свидания,- пробормотал он
негромко, но так, чтобы его услышали. Машка Позднякова, соседка
по двору и по алфавиту, фыркнула.
- С тобой не занято? - спросил Руська.
- Садись,- сказала Машка.- Она все равно не придет.
- Откуда ты знаешь?
- Я все знаю. Вот ты знаешь, например, куда мы едем?
- Ну?
- В Кремль!
- Как - в Кремль? Вчера же говорили, что в театр...
- Ты и поверил, глупышка?
- В лоб дам,- пообещал Руська.
- Ну и как хочешь,- обиделась Машка, хотя уж не ей
обижаться.- Вон - мест много...
- Подожди. А зачем - в Кремль? Что там делать?
- А то ты не знаешь?
- Чего?
- Чего-чего. Не слышал ни разу, что ли?
- Слышал,- неохотно сказал Руська.- Только все это
как-то... как-то не так... Мама рассказывала: их возили
торжественно, отбирали самых-самых... они цветы дарили, рапорт
читали...
- Говорят, что всех возят только не велят об этом
рассказывать,- прошептала Машка и резко отвернулась.
- О чем вы тут шепчетесь? - возникла рядом Галя Карповна.-
Я миллион раз говорила, что шептаться нельзя, хочешь что-нибудь
сказать - скажи громко, при всех.
- Вон Хромой идет,- громко и при всех сказал Руська.
Толик Хромой - это у него настоящая фамилия, прозвище у
него было Костыль - запыхавшись, вскочил в автобус.
- Тебя одного и ждем,- сказала Галя Карповна.- Сорок
человек тебя ждут!
- Я опять опоздал?- удивился Толик.- Ну никак не могу к
этим трамваям приспособиться.
- Об'яснять будешь директору,- сказала Галя Карповна.-
Так, нет Полубояринова, он болеет, и нет Стеллы Мендельсон...
Галя Карповна поджала губки.- Водитель, поехали!
Толик плюхнулся на пустое сиденье - как раз через проход
от Руськи. Расстегнул портфель, вынул кляссер и подмигнул
Руське. Руська привстал - Галя Карповна как раз отвернулась и
говорила что-то водителю - и шмыгнул через проход.
- Во, как и обещал...- начал Толик, но Руська его перебил:
- Знаешь, куда едем?
- Ну... куда? - вздрогнул Толик.
- В Кремль...- от Толикова испуга Руська немного
растерялся.
- Как же так... мне же нельзя, я ведь уже был...- зашептал
Толик,- почему вчера не сказали?.. я ведь был весной, мне
нельзя...
- Так скажи Гале,- предложил Руська.
- Не отпустит... а то еще мамке на работу сообщит - и
все... ох, как же это я... осел, ведь так не хотел идти, думаю:
ногу бы сломать...
- Так ты там был? - прошептал Руська?
- Ну да, я же говорю - весной, еще когда в той школе...
- Слушай, а что там?
Толик замолчал, уставился куда-то в бок.
- Так что? Почему все так бояться?
- Сам увидишь... да никто и не боится... а так... я не
знаю. Я правда не знаю. Водят, все показывают... Глав-пушку,
Глав-колокол... картины разные, сабли, пистолеты старинные...
ну и это...
- К самому?
- Ну... Слушай, Руська, хочешь я тебе все свои марки отдам
и расскажу, что мне один большой парень рассказывал, а за это
буду там все время за тебя прятаться? Потому что ты не ходил
еще, тебе можно, а я уже ходил...
- Хорошо. А что он тебе рассказывал?
- Значит так. Когда-то давно сам умер - или как будто бы
умер... и те, которые с ним были, соратники - они решили:
сохранить его тело, сделать мумию и выставить в музее, чтобы
все видели и знали, какой он был. Ну и вот... сделали мумию, а
потом к ним приходит один маг и говорит: а хотите, я его... ну,
мумию, то есть... оживлю? А те без него не знают, что делать,
говорят: хотим. Маг и оживил. Потом много всякого было...
- Опять шепчетесь? - налетела Галя Карповна.- Я сколько
раз говорила: шептаться нельзя! Хочешь что-нибудь сказать -
встань и скажи громко! Повилихин, а кто это тебе разрешил
пересаживаться? Сядь немедленно обратно!
- Так мы договорились? - одними губами спросил Толик.
Руська кивнул.
Их долго не пропускали в Красный Круг - проверяли какие-то
бумаги у водителя, что-то еще. Потом в автобус вошла толстая
тетка в черной кожаной куртке с железной пентаграммой на рукаве
и наганом на поясе.
- Какие красавцы! - сказала она, разглядывая класс. - Наше
будущее! Поезжайте, водитель...
Когда автобус пересекал Красный Круг, Руська вдруг озяб.
Он покосился на Машку: у Машки дрожали губы. Ни фига себе...
Автобус свернул направо, и Руська увидел Кремль - во всей его
красе: красные с золотом стены, бронзовые шестиконечные щиты на
зубцах, башни с железными пентаграммами на шпилях - и
сверкающая в лучах солнца тонкая, как кружево, золотая
сеть-оберег, натянутая между башнями...
- Ух ты! - восхитился Руська.
- А вот эту сеть моя бабушка вязала,- сказала Машка.- Не
одна, конечно...
Ворота перед автобусом открылись, пропустили его,
закрылись.
- Выходите и стройтесь! - скомандовала тетка с наганом.
Снаружи остро пахло ладаном: трое в таких же, как у тетки,
кожаных куртках обходили автобус кругом, махая кадилами и шепча
заклинания. Класс топтался, озираясь.
- Построились, построились! - торопила тетка.- Чему вас
только в школе учат?
Наконец, класс выстроился в одну линейку. Галя Карповна
бегала за спинами, топая, как шумное приведение.
- У кого есть магические предметы, амулеты, обереги -
сдайте! - потребовала тетка.- Потом то, что дозволено к
ношению, будет вам возвращено.
- У меня - вот... сказала Машка, протягивая кусочек
янтаря.
- И у меня,- Гарик Абовян отдал камешек с дыркой.
- И у меня... и у меня...- класс сдавал оружие: маленькие
пентаграмки, старинные монеты, кроличьи лапки, крошечных
костяных кошек и слоников...
- Не стыдно быть такими суеверными? - укорила тетка.- А
еще в школе учитесь... Теперь мы проверим вашу честность.
Федор, где ты?
Откуда-то появился одетый в военную форму горбун с чучелом
обез'янки на плече. У Руськи упало сердце: теперь все...
Прикинься шлангом, велел он себе, бить ведь не будут...
Горбун медленно шел вдоль выстроившегося класса, что-то
шепча и прихихикивая. Он дошел до Руськи и вдруг остановился,
будто принюхиваясь. Со слабым хрустом, слышным так, как если бы
ломался лед на реке, обез'янка приподняла веки и стала
выпрямлять скрюченную, прижатую к груди ручку. Тонкий черный
палец уставился Руське пониже подбородка. Страх был такой, что
Руська перестал чувствовать себя - тело стало чужое и как из
ваты. Не описаться бы... Он, может быть, упал бы - но сзади
подхватили, обшарили и нашли, конечно, веревочку.
- Эт-то что? - грозно нависла над ним тетка.- Это что, я
тебя спрашиваю?
- В-веревочка...
- Веревочка? А какая веревочка?
- Кра... красивая...
- Я тебе покажу - красивая! Шелковая веревочка с семью
сионскими узелками! Ты хоть знаешь, что это такое?
- Не... не знаю...
- Учительница! - воззвала тетка, потрясая рукой с
веревочкой - она держала ее двумя пальцами, брезгливо, будто
это был глист. - Учительница! Почему ваши дети не знают самого
элементарного?
И тут Галя Карповна удивила Руську.
- Простите,- сказала она. - В школу поступает список
предметов, запрещенных к ношению. Насколько я знаю, этого
предмета там нет. Поэтому претензии могут быть пред'явлены к
наблюдающим инстанциям, но никак не к школе и не к ученикам.
Тетка еще поворчала для порядка и куда-то ушла, унося
запрещенный предмет, и никто не догадался, что веревочка эта
отвела взгляд обез'янки от Руськиного свитера...
- Где ты взял эту гадость? - ненавидяще глядя куда-то мимо
Руськи, прошипела Галя Карповна.
- Нашел...- Руська отходил понемногу от пережитого страха.
- Что ты врешь - нашел...
- Правду говорю... клянусь... Лениным клянусь...-
прошептал Руська.
Он при этом сложил крестом пальцы левой руки. Это
подействовало и гром не поразил Руську.
Их долго-долго водили по Кремлю, показывая все, что там
было. Возле Глав-колокола Толик потерялся, но его нашли и
вернули. Потом экскурсовод рассказывал много интересного про
Глав-пушку. Глав-пушку отлил великий русский мастер Андрей
Чохов за много лет до рождения Ильича, но специально для того,
чтобы охранять вождя от злоумыслов. Обычными снарядами
Глав-пушка не стреляет, да она и не предназначена для этого. Но
вот если кто задумает что-то злое против Ильича, то Глав-пушка
тут же испепелит негодяя магическим огнем... Руська подумал
было, а как же тогда история с Каплан?... но спросить не
решился.
- А теперь пойдемте - Ильич ждет вас,- сказал экскурсовод
с широкой неподвижной улыбкой.
Класс построили попарно и повели к дверям в большом доме.
У дверей стояли часовые в высоких шлемах. Они взяли "на караул"
и не шевельнулись ни одним мускулом, пока класс проходил мимо
них. По ту сторону тяжелых дверей ждали люди в кожаных куртках.
- Пойдемте, дети,- сказала другая тетка, чем-то похожая на
предыдущую, хотя и совершенно не такая: худая, с длинным носом.
- Не шумите, не галдите, не задавайте вопросов сами. Ильич
будет спрашивать - отвечайте по одному, я буду показывать, кому
отвечать. Ильич будет угощать вас конфетами - больше двух брать
нельзя. Не набивайте конфетами рот - это некрасиво. После
встречи вас покормят в столовой. Если кто-то хочет в туалет,
сходите сейчас, вон туда, - она показала рукой.
Полкласса воспользовалась предложением.
- А можно я спрошу? - раздался чей-то голос. Руська скосил
глаза: это был Венька Степанов, на вид - тихий очкарик...
- Спроси, мальчик, - благодушно сказала тетка. Не знала
она, кто такой Венька.
- Степанов! - предостерегающе гаркнула Галя Карповна, но
было поздно...
- А это правда, что Крупская отравилась?
Тетку будто стукнули палкой по затылку. Она замерла,
мгновенно сгорбившись, потом медленно распрямилась, откинула
голову назад, как кобра, и всем телом повернулась к Веньке.
- Ну что ты, мальчик, - сказала она медовым голосом. -
Надежда Константиновна скончалась от пневмонии, и все очень
горевали о ней, и Ильич - больше всех... А почему ты спросил?
Тебе кто-то говорил об этом, да? Кто же?
- В трамвае слышал, - сказал Венька. - Два старика
поругались, один другому это и сказал.
- Ах, чего только не говорят люди в ссоре! - вздохнула
тетка. - Никогда не ругайтесь, дети. А вам, учительница, я
советую уделить особое внимание этому мальчику. Может быть,
имеет смысл показать его хорошему врачу...
Класс поднялся на второй этаж. У двустворчатой двери,
обитой синей кожей с вытесненными на ней пяти-, шести- и
семиконечными звездами, знаками единорога и чем-то еще, чего
Руська никогда раньше не видел, стояли совсем уж странные
часовые: рыцари в латах и с обнаженными мечами в руках.
- Строимся, строимся, - суетилась Галя Карповна, носатая
тетка и еще какие-то люди. Класс строился, но как-то не так.
Наконец, тетка, которая, похоже, всем тут заправляла, дала
сигнал:
- Заходим!
Рыцари с лязгом наклонились вперед и взялись за ручки
дверей. Невидимый оркестр заиграл марш. Двери распахнулись, и
класс стал медленно вдавливаться в комнату.
Там было полутемно, стоял большой письменный стол, книжные
шкафы, диван, несколько кресел. За столом сидел человек и
что-то писал, какая перо в чернильницу. На входящих он не
смотрел. Наконец, все вошли, замерли - и повисла такая тишина,
что слышно стало слабое шарканье пера о бумагу.
- Владимир Ильич! - медово заговорила тетка. - Гости к
вам, школьники, отличники!
Человек отложил перо и медленно выпрямился. Он очень
походил на свои портреты и скульптуры, стоящие и висящие везде,
и в то же время чем-то неуловимо отличался от них, и Руське
подумалось, что прав был дядя Костя, когда говорил отцу - а
Руська нечаянно подслушал,- что фотографируют, рисуют и лепят
других людей, специальных артистов, чтобы избежать дурного
глаза... Кожа человека за столом странно лоснилась, и смотрел
он на класс тоже странно: будто никак не мог понять, что это за
люди и что они здесь делают. Тетка с длинным носом встала рядом
с ним, повернулась к классу, и Ильич тут же хитро улыбнулся,
подмигнул или прищурился - Руська не понял - и быстро встал.
- Культурная задача не может быть решена так быстро, как
задачи политические или военные, - сильно картавя, сказал он.
На слушателей он смотрел так, будто сам стоял на трибуне, а они
- у его ног. - Мы не можем уничтожить различия между классами
до полного введения коммунизма. Нам не нужно зубрежки, но нам
нужно развить и усовершенствовать память каждого обучающегося
знанием основных фактов, ибо коммунизм превратится в пустоту,
превратится в пустую вывеску, коммунист будет только простым
хвастуном, если не будут переработаны в его сознании все
полученные знания. Тут мы беспощадны, и тут мы не можем
вступить ни на какой путь примирения или соглашательства. Это
надо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры о
пролетарской культуре. Старая школа была школой учебы, она
заставляла усваивать массу ненужных, лишних, мертвых знаний,
которые забивали голову и превращали молодое поколение в
подогнанных под общий ранжир чиновников. Теперь они видят:
Европа так развалилась, империализм дошел до такого положения,
что никакая буржуазная демократия не спасет, что только
Советская власть может спасти. Трудящиеся тянутся к знанию,
потому что оно необходимо им для победы. Главное именно в этом.
Мы говорим: наше дело в области школьной есть та же борьба за
свержение буржуазии; мы открыто заявляем, что школа вне жизни,
вне политики - это ложь и лицемерие. То поколение, которому
сейчас пятнадцать лет, оно увидит коммунистическое общество, и
само будет строить это общество!
Первой захлопала Галя Карповна, за ней - весь класс.
Руська бил в ладоши "коробочкой" - то есть пальцами правой руки
в расслабленную ладонь левой; звук от этого получался громкий и
резкий, как выстрел. За его спиной Толик хлопал "венчиком" -
это еще громче, но глуше. На Руську навалилось какое-то не
совсем понятное разочарование - все, что происходило сейчас с
ним и с остальными, было таким простым, деловитым... и
непонятно, почему об этом так не хотят говорить, почему
разволновалась мама и чего боится Толик...
Ильич сел, каким-то птичьим движением достал из ящика
стола огромную коробку конфет, опять хитро прищурился.
- Желание поговорить с народом у меня всегда есть, -
сообщил он. - Да вы угощайтесь, не стесняйтесь. Интересно стало
в школе учиться?
- Вот ты, девочка, - показала пальцем на Машку носатая
тетка.
- Интересно, Владимир Ильич! - закричала Машка. Мы учимся
русскому языку и литературе, математике и географии, физике и
химии, рисованию пению и физкультуре! По всем предметам у
нашего класса полная успеваемость!..
- И пению учитесь? - прищурился Ильич. - А какие песни
поете?
- Революционные, Владимир Ильич! - у Машки от натуги
сорвался голос. - И про нашу любимую партию!
- А неужели детских песен никаких не поете? Я вот помню,
мы пели... нет, забыл... берите конфеты, берите! Забыл песню...
Все стали подходить и брать конфеты. Руська тоже подошел и
взял. Конфеты были необыкновенно вкусные, он проглотил обе в
один миг и вдруг услышал, как за спиной вздохнул - нет,
протяжно всхлипнул Толик.
- Сходи, возьми, - сказал Руська. Вкусные - жуть.
- Не, - сказал Толик.
- Ну, хочешь, я схожу? - предложил Руська.
- Нет, - голос у Толика стал совсем слабый. - И ты... ты
не ходи...
Тетка с длинным носом взглянула на часы.
- Все, дети, - сказала она. - Время Владимира Ильича очень
дорого для страны и для всех нас, попрощаемся с ним, до
свидания Владимир Ильич!
- До свидания, до свидания! - заговорили все и повернулись
к выходу.
- Держи меня... прошептал Толик и повис на Руське. Руська
вцепился Толику в ремень, оглянулся - кто поможет? Галя
Карповна была далеко. Подоспел Ромка Жариков, вдвоем с Руськой
они подхватили Толика под руки и повели к выходу. Ильич -
Руська успел заметить - уже сидел, как вначале, и водил пером
по бумаге. И вдруг Руське страшно захотелось, чтобы хоть что-то
случилось... чтобы Ильич показал классу "козу"... он опять
оглянулся и обомлел: Ильич, не отрываясь от письма, поднял
левую руку, выставил указательный палец и мизинец - и боднул
воздух...
В коридоре стало плохо еще и Машке. Дядька в военной форме
под белым халатом поднял ее на руки и отнес на кушетку. Толика
посадили рядом, он был весь синий и дышал ртом. Не надо так
волноваться, кудахтала Галя Карповна. Посмотрела бы на себя,
подумал Руська.
- Передохнули? - спросила тетка с длинным носом. - Прошу в
столовую. Вам будет дан обед из трех блюд, кто захочет добавки
может попросить официантку.
- Дойдешь? - тихонько спросил Руська Толика. Толик
промычал что-то в том смысле, что да, дойду.
Ха, подумал Руська, когда их повели по коридору, тут
самому бы не упасть! Ноги были тяжелые, как гири, и совсем не
отрывались от пола. И все так: шаркали о паркет и плелись,
пошатываясь. Машку сзади всех вел, придерживая, тот военный в
белом халате. Навстречу классу попалась странная парочка:
горбун, который проверял на честность, и с ним гибкий тонкий
человек в мягком сером костюме, круглолицый и круглоглазый.
Проходя мимо, этот человек сказал горбуну: "Покушал любимый. Ты
погляди, Федор, от сарделек одни шкурки остались..." - на что
горбун зашипел и заозирался.
- Ты видел? - прошептал Толик.
- Кого? - не понял Руська.
- Ты что, не знаешь, кто это?
- Который?
- Ну не горбатый же.
- Нет. А кто он?
- Это же кошачий бог!
Руська оглянулся, но никого в коридоре уже не было.
В столовой их рассадили за столы по восемь человек, и
официантки в белых передниках и наколках стали разливать суп.
Суп был страшно вкусный, только слишком горячий. На второе было
что-то тоже вкусное, но как оно называется, Руська не знал.
Потом принесли компот и мороженое. Мороженое Руська уже еле
ковырял, засыпая. Кошачий бог, думал он, надо же...
В автобусе Руська уснул. Разбудила его Галя Карповна.
Оказывается, всех развозили по домам, и больше того - завтра на
уроки можно не ходить, и еще больше - мама или папа могут
завтра не идти на работу, вот талон на отдых, передай им...
Руська не помнил, как добрался до кровати. Он спал, ему снился
почему-то кошачий бог, как он долго и тщательно вяжет оберег,
надевает на шею, оглядывается через плечо, хитро подмигивает и
делает Руське "козу". Как он сказал? Сад... сер... седельки?
Что такое седельки? Надо будет спросить... Потом приснилась
мама, она сидела у стола и плача, втыкала булавку в какую-то
бумажку. Мама очень боялась, но все равно втыкала и втыкала.
Потом сожгла бумажку на огне. Мама, позвал Руська, но вместо
мамы подошел кошачий бог и сказал: гордись, теперь ты настоящий
пионер. Почему галстук красный знаешь? Это цвет крови,
пролитой... - сказал Руська и испугался чего-то. Правильно,
сказал кошачий бог, вот смотри: он сжал галстук в кулаке, и
закапала кровь. Мама! - опять позвал Руська, открой, открой
глаза, сказала мама, скорей открой! Руська открыл. Завешенная
газетой, горела лампа, и за столом сидели отец и тетя Люба,
Машкина мама.
- Ты пить хочешь? - спросила мама.
- Пить, сказал Руська. - Да, хочу.
- Сейчас... мама налила из чайника воды в стакан, поднесла
Руське ко рту. Руська жадно выпил.
- Русланчик, - спросила тетя Люба, - как ты себя
чувуствуешь?
- Ничего... сказал Руська. - Голова только болит... и
тошнит везде.
- А Машеньку в больницу забрали, - сказала тетя Люба. -
Так ей плохо было, так плохо...
- Он у нас герой, - сказал отец. - Он у нас выносливый...
- Все обойдется, Люба, - сказала мама. - Бывает...
- Да обойдется, конечно... я, что ли, сомневаюсь...
Вдруг что-то звонко хрустнуло, мама вскрикнула. Отец,
сердито ворча, встал, стряхивая с ладони осколки стекла - и
вдруг быстро-быстро закапала кровь.
- Это не я! - испуганно сказала тетя Люба.
- Ясно, что не ты, - отец, держа ладонь перед собой, как
полную до краев чашку, пошел к рукомойнику. - Какая из тебя
колдунья...
Мама помогла ему промыть руку, перевязала чистой
тряпочкой.
- Может, в больницу сходишь? - сказала она. - Укол
сделают.
- Да ну, - отмахнулся отец. - Заживет, как на собаке.
- Пойду я, - сказала тетя Люба. - Хорошо с вами...
- Куда ты торопишься, - сказала мама. - Чего тебе там
одной делать?
- Спать лягу. Завтра с утра - в больницу, кровь для
Машеньки сдавать...
- Слушай, Люба, - сказал отец, - если надо будет - я ребят
организую. Ты говори, не стесняйся.
- Спасибо, Петя. Сказали, пока хватит...
Она ушла. Отец налил себе чаю в новый стакан. Сквозь
повязку проступило яркое пятно.
- Давай поворожу, - сказала мама. - Кровь остановлю, да и
заживет скорее.
- Хочешь на работу меня завтра выгнать? Шучу, шучу.
Руська, что ты?..
- Ничего, - сказал Руська. - Просто смотрю.
Следующий день был длинным и скучным. Руська пытался
читать, играть с отцом в шашки... Хотелось не то чтобы спать -
а просто лечь и отвернуться от всего. К вечеру рука отца
разболелась, он дождался, когда вернется с работы мама, и пошел
в больницу. Мама села чистить картошку. Руська лежал и смотрел
на нее. Ему почему-то вспомнился кошачий бог, как он вяжет
оберег, надевает его, оглядывается через плечо...
- Мама, - сказал Руська. - А знаешь, я там подумал, чтобы
он показал "козу" - и он показал...
Мама поняла все сразу.
- Ты никому не говорил? - прошептала она. Губы у нее
побелели.
- Н-нет... испугался Руська.
- Никому никогда не говори! - мама оказалась вдруг возле
Руськи, схватила его за плечи. - Никому и никогда! Даже папе!
Забудь! Забудь навсегда, чтобы никто-никто... потому что иначе
всем конец: тебе конец, нам с отцом, дяде Косте с тетей Валей,
их Женечке и Оксане... ты меня понял? Ты понял, да?
- По-онял... - прошептал Руська и вдруг заплакал. - Мама,
мама...
- Я твоя мама! Ах, боже ж ты мой, вот несчастье, вот
несчастье...
Пришел отец, сказал, что рану почистили, положили мазь и
дали освобождение до конца недели.
- Вы что, поссорились? - спросил он, приглядываясь к
зареванным лицам Руськи и мамы.
- Нет, все в порядке, - сказал Руська. - В шашки еще
сыграем?
Они сели играть, и отец проиграл четыре партии подряд.
- Рука сильно болит? - понимающе сказал Руська.
- Разве это боль, - сказал отец странным голосом. - Это не
боль...
- Мужчины, ужинать! - позвала мама.
- Иди, - сказал отец, - это тебя...
Руська вернулся в школу через три дня. Машка пролежала
неделю в больнице, потом еще неделю дома и, наконец, появилась
- бледная и худая. А Толик все не приходил и не приходил, а
потом Галя Карповна сказала, что он перевелся обратно в старую
свою школу. Адреса его никто не знал, а с'ездить в ту школу -
отвезти марки, ну, и все такое - Руська так и не собрался.
Венька стал часто болеть и его забрали из школы.
Этим все кончилось.
все книги автора
