Художественная литература

Пэлем Грэнвил Вудхауз

Дядя Фред посещает свои угодья

© Copyright P.G.Wodehouse. Uncle Fred Flits By (1935) © Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000) Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел приятеля в клуб, а там -- в ту комнату, где можно курить, но реже бывают люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так спокойны. Гость его понял. -- Молодость! -- Она самая. -- Жеребята на лугу. -- Они. -- Но не все. -- Pardon? Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там -- исчез, словно грек, которого преследуют мойры. -- Ах, Мартышка, Мартышка!.. -- вздохнул Трутень. -- Мартышка? -- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди. -- Неужели умер? -- Куда там! Приезжает в Лондон. -- И он страдает? -- А как же! После всего, что было... -- Что же было? -- Ах!.. -- Так что же было? -- Не спрашивайте! -- А я спрошу. -- Тогда я отвечу. -- Старый добрый Мартышка, -- сказал Трутень, -- часто говорил со мной о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю, встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом -- мы не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при совершенно чужих людях. Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф бодро и весело сказал: -- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным. -- Каким? -- проблеял Мартышка, бледнея под загаром. -- Приятным и полезным, -- со вкусом повторил дядя. -- Положись на меня, не подведу Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут и он ответил решительно: -- Только не на собачьи бега! -- Ну, что ты! -- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось? -- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением. -- Я ни за что на свете... -- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо. -- Разве оно не в Икенхеме? -- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле. -- Под Лондоном? -- Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт знает что. Значит, едем. Мартышка повеселел -- в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в пригороде. Масштаб не тот. -- С удовольствием, -- сказал он. -- Тогда бери шляпу, подгузник -- и в путь, -- сказал граф. -- Наверное, туда ходит автобус. Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал -- и не дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна, которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут. Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там - поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки -- тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом, Мартышка улыбался, -- больше ему улыбаться не пришлось. Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем, который по каким-то причинам назывался "Кедры". -- На этом самом месте, -- умиленно вздохнул он, -- пятьдесят лет назад, тридцать первого июля... А, черт! Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и переглядывались с серым попугаем. Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то, что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем смущенно улыбнулся. -- Добрый день, -- сказал он. Она с этим согласилась. -- Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим. -- Хозяева дома? Тут она сказала: "Нет". -- А? Ничего, ничего, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Я пришел, чтобы подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, -- и он указал для ясности на Мартышку. -- Из ветеринарной лечебницы? -- Вы угадали. -- А мне никто не сказал. -- Скрывают? -- посочувствовал граф. -- Нехорошо, нехорошо. С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка -- за Мартышкой. -- Что ж, -- сказала она, -- я пойду. У меня выходной. -- Идите, идите, -- сердечно откликнулся граф, -- мы все приберем. Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло. -- Ну вот, мой друг, -- сказал он, -- немного такта, немного выдумки -- и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь. -- Нельзя же тут сидеть! -- сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился. -- Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее. Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ так согревает. Я даже вспотел. Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т. наз. "comme il faut"), а потому --потел, кусая губы. -- А вдруг хозяин вернется? -- спросил он. Только он это произнес, в дверь позвонили. -- Вот видишь! -- Не говори так, дорогой, -- упрекнул его граф. -- Эти слова любит твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни в окно, кто там. Мартышка осторожно выглянул. -- Розовый тип. -- Какого оттенка? -- Малиноватого. -- Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет. -- Лучше ты пойди. -- Пойдем вместе, -- предложил граф. Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди -- розового, сзади -- мокрого. -- Простите, -- сказал гость, -- дома мистер Роддис? -- Нет, -- отвечал Мартышка. -- Да, -- отвечал его дядя. -- Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын, Дуглас. -- Робинсон... -- Простите, я -- Роддис. -- Это я Робинсон. -- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя. Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А главное -- он видел, что дядю понесло. В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил: -- Джулии нету? -- Нету? -- обратился граф к Мартышке. -- Нету, -- ответил тот. -- Ее нет, -- перевел граф. -- Она прислала телеграмму, -- объяснил гость, вставая на другую ногу. -- Едет к вам. Что-то у них случилось. -- Да, да, -- подтвердил лорд Икенхем. -- Ваша племянница... или вашей жены? -- Неважно. У нас все общее. -- ... хочет за меня выйти. -- Это хорошо. -- А они не разрешают. -- Кто именно? -- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох. -- Действительно, нравственность младших поколений... -- Нет, я чином не взял. Они гордые. -- Да? Странно. Разве они графы? -- Ну. что вы! -- Тогда какая может быть гордость? Вот графы -- другое дело. Встретишь графа... -- Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал... Ой! Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал таких движений. -- Идут! -- Вы не хотите их видеть? -- Не хочу. -- Прячьтесь за диван. Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что племянник дрожит. -- Ты их впустишь? -- спросил он. -- Конечно! -- отвечал дядя. -- Роддисы гостеприимны. Однако с ними лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты -- ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам. Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно. Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая женщина, обычный мужчина и прелестная девушка. В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет, темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у нее были большие и светлые, лицо -- как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна. -- Мы не знакомы, -- сказала женщина. -- Я -- сестра Лоры. Это Клод, мой муж. Это -- Джулия. Лора дома? -- К сожалению, нет, -- ответил лорд Икенхем, Женщина на него посмотрела. -- Я думала, вы моложе, -- сказала она. -- Моложе кого? -- Себя. -- Это невозможно, -- сказал граф. -- Но стараюсь, стараюсь... Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась. -- Кто это? -- Ветеринар. Стрижет когти попугаю. -- Я не могу при нем говорить. -- Можете, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Он глухой. Намекнув знаками Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо -- девушка. Уточнить Мартышка не мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости. Наконец, женщина сказала: -- Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам! Мартышка с попугаем растрогались -- и ошиблись. -- Приютите Джулию на недельку, -- продолжала гостья. -- Через две недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется, что она влюбилась. -- Кажется? -- возроптала Джулия. -- Я его люблю! Мартышка невольно обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип. -- Вчера, -- говорила тем временем гостья, -- мы приехали к ней из Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим? -- Тараканов? -- предположил граф. -- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы не поверите! Он заливает угрей. -- Pardon? -- Служит в заведении, где продают заливное. -- Это хорошо, -- одобрил граф. --Я бы в жизни не залил угря. Какой ум! Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот... Гостья с ним не согласилась. -- Как вы думаете, -- спросила она, -- что сказал бы Чарльз Паркер? Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими усами того вида, который окунают в суп. -- А Генри Паркер? -- Или Альф, -- прибавил муж. -- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда. Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней. -- Мама, -- сказала она, -- сколько тебе говорить! Уилберфорс служит там временно, пока не найдет чего-нибудь получше. -- Что лучше угря? -- воскликнул лорд Икенхем. -- Для заливного, конечно. -- Вот увидишь, -- продолжала Джулия, -- он быстро выйдет в люди. И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее жених. -- Джулия! -- Уилби! Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так уж плох, но девушка!.. Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери -- боксеров. -- Джулия, -- сказала она, -- мне стыдно! -- И мне, -- прибавил муж. -- Какой позор! -- Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой рожей... -- Прежде всего, -- вмешался граф, -- надо выяснить, прав ли он. На мой взгляд... -- Он извинится! -- Да, да! Я себя не помнил. -- Прекратите, -- сказала мать. -- Если вы меня слушали... -- Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи! -- Что?! -- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем. Интересно, как они их добыли? -- Что вы имеете в виду? -- Неважно. -- Если вы намекаете... -- Он прав, моя дорогая, -- вмешался лорд Икенхем. -- Ничего не попишешь. Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки. -- Наверное, -- продолжал граф, -- вы не забыли, как разбогател наш Чарли. -- О чем -- вы -- говорите? -- Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%! Так нельзя все-таки. -- Я ничего не знала! -- воскликнула дочь. -- А, -- заметил граф, -- дитя не в курсе? Правильно. Одобряю. -- Это ложь! -- Теперь -- Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря, вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю, понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл -- пять тысяч, но вернул? Ни в коей мере. Изящно, ничего не скажу, -- а вот честно ли? Что до Альфреда... Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского, если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба. -- Это ложь, -- повторила страдалица, когда ей удалось распутать голосовые связки. -- Вы ненормальный. Пятый граф пожал плечами. -- Что ж, дело ваше, -- сказал он. -- Конечно, судью подкупить нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое наркотики? Можешь провозить -- провози. Но не нам смотреть свысока на честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек? -- Да, чем? -- поддержала Джулия. -- Надеюсь, -- спросила мать, -- ты не веришь дяде? -- Верю, верю. -- И я, -- присоединился Уилберфорс. -- Видит Бог, -- сказала старшая гостья, -- я никогда не любила сестру, но т а к о г о мужа я ей не желала. Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть орехов. -- Фиг вы теперь запретите, -- сказала Джулия. -- Уилби слишком много знает. Милый, ничего, что я из такой семьи? -- Ничего. -- В конце концов, мы не будем с ними видеться. -- Вот именно. -- Не в дядях счастье. -- То-то и оно. -- Уилби! -- Джулия! Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем. Мартышке это не понравилось, равно как и матери. -- На что вы будете жить? -- сказала она. -- Он разбогатеет! -- Ха-ха! -- Будь у меня сто фунтов, -- сказал Уилберфорс, -- я бы завтра же купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко. -- Бы! -- сказала мать. -- Ха! -- сказал отец. -- Где вы их возьмете? -- Ха-ха! -- Где, -- повторила гостья на бис, -- вы их возьмете? -- Как это где? -- удивился граф. -- У меня, конечно. Когда он захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул. -- Доктор хочет со мной поговорить, -- истолковал его крик дядя. -- Да, доктор? Жених, теперь -- нежно-вишневый, немного растерялся. -- Это же ваш сын! Граф обиделся. -- Мой сын был бы красивей. Нет, это -- врач. Конечно, м н е он -- как сын, это вас и смутило. Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал -- и все. -- Видимо, -- сообщил лорд Икенхем, -- у птицы что-то такое, о чем не говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся. -- Это мы отлучимся, -- сказал жених. -- Да, -- согласилась невеста, -- надо пройтись. -- А вы как? -- осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в Москве. -- Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите? -- Конечно, конечно! У нас -- полная свобода. Идите, готовьте. Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему, крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал. -- Не за что, мои дорогие, -- сказав граф. -- Какой вы добрый! -- Ну, что вы! -- Добрее всех на свете! -- Ну, ну, ну! Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию. Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до крыльца, он заговорил об этих фунтах. -- Где ты их взял? -- И правда, где? -- задумался граф. -- Вообще-то, тетя дала, но для чего? Вероятно, оплатить какой-то счет. Мартышка немного приободрился. -- Ух, что будет! -- сказал он, зная тетину чувствительность. -- А когда она услышит, что девица -- прямо с конкурса красоты... Возьмет фамильную алебарду, это уж точно. -- Успокойся, мой друг, -- сказал ему дядя. -- Я понимаю, у тебя нежное сердце, но -- успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины? Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить. Собственно, ты мне пока не нужен. Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина. Граф окликнул его: -- Мистер Роддис! -- А? -- Мистер Роддис? -- Да. -- Булстрод, -- представился граф. -- А это -- зять моей сестры, Перси Френшем, сало и масло. Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут прекрасно, выразил радость. -- Мы не встречались, -- сказал граф, -- хотя живу я неподалеку. Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть. -- Кто же их впустил? -- Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если не взбеленился, то был к этому близок. -- Верно, -- сказал он. -- Сидят в гостиной, пьют мой чай. -- Так я и думал. -- Открыли варенье. Малиновое. -- Что ж, идите туда, а я позову констебля. -- Иду. Спасибо, мистер Булстрод. -- Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, -- продолжал он в пути. -- Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус! В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто же там вышибалой? -- Теперь, -- сказал Трутень, -- вы поймете, почему Мартышка дрожит, получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна. Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон. Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII. Но это -- мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем -- и что же?

все книги автора