Стерты степени родства

* * *

Стерты степени родства —
Тот родней, кому ты нужен.
Сколько скрыто колдовства
В праве быть не первым мужем.
Сколько мудрости и сил,
Уж не говоря о прочем,
Нужно, чтоб в себе открыл
Новоиспеченный отчим.

* * *

Из скрипа, железа и блеклой, облупленной краски
Построили монстра, назвав его детской площадкой.
Пустые бутылки и брань площадная на лавочке шаткой —
Запомните, детки, что жизнь не похожа на сказки.

* * *

Апрельский снег ничуть не хуже
Январского, но, Боже мой —
Под этим снегом грязь и лужи —
Несвоевременно, — родной!

* * *

У мальчика жила зеленая удавка,
Домашняя, загадочная тварь.
Она к постели приносила тапки,
Хотя могла продрыхнуть весь январь.
Лишь в полнолунья, прошуршав по ворсу
Паласа, забиралась на плечо,
И плавно превратившись в знак вопроса
Молчала. Обреченно-горячо
Теряло тело свеч геометричность,
В магический преображаясь воск,
Початая бутылочка Столичной
Полировала непривычный мозг.
И мальчик плакал. Потеряв опору
Безумьем лунным вылитая ночь,
Летела в Вечность. Корень Мандрагоры
Желательно получше растолочь.
Так зрели гроздья возраста
И гнили в теплицах памяти
Плоды прошедших лет.
Но в терпкое вино перебродили
Хмельные ночи. Подогретый бред
Пила из блюдца по утрам удавка
И подрастала, крепла. Иногда
Служила галстуком, шнурком или булавкой,
И мальчик знал, что это навсегда.
Он мылил ей капроновую спинку
И холил волокнистую спираль,
Рассказывал ей сказки под сурдинку,
А в них сюжетом правила печаль.
И ожиданье чуда… Призрак срока
Уже сидел на планке турника,
Когда в окно ударилась сорока
И выронила зеркальце рука.
И появились новые забавы
У зверьки-то в петлю,
То в узелок она свивалась.
Тюля мутный саван
Туманил окна с видом на Восток.
Картина малокровья. Цепенея
Все чаще мальчик с криком по утрам
Вдруг просыпался, чувствуя на шее
Капроновую замкнутость. К губам
Не прикасался звук, дробясь на корне
Отекшего сухого языка,
И строгий лик на старенькой иконе
Пророчил возвращение в века.
Последняя медяшка циферблата
Упала в музыкальный автомат,
И зазвучала Лунная соната
Отчетливей, чем много лет назад.
И вот душою выкормленная змейка,
Замкнула смертоносный, скользский круг…
Шептались две соседки на скамейке —
Все было хорошо — чего ж так вдруг?…

* * *

Как страшно — умер в нищете —
Несправедливо, не по-Божьи,
Я это ощущаю кожей,
И вижу даже в темноте.

Наощупь. Так не должно быть,
Не признаю табу таланта
На право жизнь свою прожить
Без напряжения Атланта.