Мы все приходим в мир, крича

* * *

Мы все приходим в мир, крича.
Как будто жизнь уже надула,
Но к удивлению врача,
Она родившись. лишь вздохнула.

* * *

Ты написал и сплюнул — чушь,
А молния передразнила,
Ты был поэт, а ныне муж,
Ты был поэт, теперь — Годзила.
В тисках двух пальцев стебелек,
Скольженье вверх — петух иль квочка?
Петух! Но время поперек
И родилась вторая дочка.
И как спгетти строчки жрет
Противный монстр повторений
И мысли пущены в расход
Скороговоркой ударений.
Сместился глобусный пунктир
И провода почти лианы,
Не помогает и пантин,
А воздух в пробках словно лава.
В мечтах кондишен и коктейль,
Шезлонг, бассейн и беззаботность,
Оплаченная моря лень
И полноправная дремотность.
А наяву… Да ну ее, зануду явь —
Пано обломов,
Где за окошком воронье,
За газом крыса,
Символ дома!

* * *

Пахнет свежею древесною смертью
На исходе неоновых гроз,
Оглашается список угроз
В неспокойном двадцатом столетье.
Как тебе лубяная судьба.
Было страшно под рвущимся небом,
Но изгиб, переломленный в небыль…
И окончена боль и борьба.

* * *

Нехорошо, бессонно, но
Есть лето, уторо и надежда,
Хоть в звуках, бьющихся в стекло,
Я безобразнейший невежда.
Какая жизнь, почуяв день,
Его приветствует, не знаю,
Но в этом хоре светотень,
Почти постигнув, засыпаю.

* * *

«Тот, кто боится страдать
Не обретет наслажденья»
Тень не умеет дышать,
Тупость не знает сомненья,
Столп самомненья высок,
Столпник, ржавея в суставах,
Сушит дырявый носок
На дотлевающих ларах.
Хливкие служат шорьки
Штопором злому ханыге,
Дом свой найдут зелюки
В новой поваренной книге.
Смокинг меняя на смак,
Баксы забывши в кармане,
Тащим засаленный фрак
В чистку к принцессе Диане.
Кормим термитов тоски,
Не повредив оболочки.
Косим станком волоски,
Учим брезгливости дочку.
Но черно-белый контраст,
Слившись, становится серым —
Или дружок педараст,
Или супруга мегера.
Или работа говно,
Или избыточность лени,
Или допили вино,
Или доели пельмени.
«Тот, кто боится страдать
Не обретет наслажденья».
Что с мусульманина взять?
Все они просто поленья.